«Памятники исторической литературы» — новая серия электронных книгМультимедийного Издательства Стрельбицкого.

В эту серию вошли произведения самых различных жанров: исторические романы и повести, научные труды по истории, научно-популярные очерки и эссе, летописи, биографии, мемуары, и даже сочинения русских царей.

Объединяет их то, что практически каждая книга стала вехой, событием или неотъемлемой частью самой истории.

Это серия для тех, кто склонен не переписывать историю, а осмысливать ее, пользуясь первоисточниками без купюр и трактовок.

Пробудить живой интерес к истории, научить соотносить события прошлого и настоящего, открыть забытые имена, расширить исторический кругозор у читателей — вот миссия, которую несет читателям книжная серия «Памятники исторической литературы».

Читатели «Памятников исторической литературы» смогут прочесть произведения таких выдающихся российских и зарубежных историков и литераторов, как К. Биркин, К. Валишевский, Н. Гейнце, Н. Карамзин, Карл фон Клаузевиц, В. Ключевский, Д. Мережковский, Г. Сенкевич, С. Соловьев, Ф. Шиллер и др.

Книги этой серии будут полезны и интересны не только историкам, но и тем, кто любит читать исторические произведения, желает заполнить пробелы в знаниях или только собирается углубиться в изучение истории.

Порядок, в котором эти исследования являются на суд публики, не имеет в себе ничего произвольного, хотя так и кажется так на первый взгляд. Я откровенно признаюсь, что мною руководило предполагаемое в публике любопытство, которому автор не может навязывать ни своего таланта, ни предмета, занимающего его. В малознакомых странах прежде всего внимание путешественника привлекают на себя наиболее близкие, а также наиболее возвышенные точки. Задача этой книги — заняться промежуточным пространством. Но последуют ли за проводником?

 

Советую моим читателям припомнить русскую пословицу: «Громада, т. е. толпа, — великий человек». Сам Петр I, — как я пытался доказать, — был только выражением коллективного целого массы собранных воедино энергий, развитие которых не сохранило после него той головокружительной быстроты, но характер и внутренняя сила которых выяснилась именно тогда. Поглощая эти элементы в своей могучей личности, он подавлял и маскировал их. Впоследствии же они вырвались наружу, и с какой силой! С точки зрения политического и общественного движения, эпоха, которой мы намерены заняться, соответствует одному из периодов застоя, даже как бы отступлений назад, по-видимому, представляющих постоянный закон в развитии русского народа. Однако жизнь трепещет и во время таких остановок, под хаотической, странной, иногда чудовищной внешностью.

 

Мне уже делали упрек в слишком большом пристрастии к живописной стороне исторических событий. На этот раз рискую навлечь на себя этот упрек еще в большей степени. Но я убежден, что в этом отношении между мною и моими критиками существует простое недоразумение и смешение следствия с причиной. Этот спор похож на упрек, который обитатель равнины мог бы сделать обитателю Бернского кантона: «Вы показываете мне одни только горы»! И притом история России в XVIII веке не швейцарский пейзаж. Скорее это пейзаж из эпохи Мироздания. Вы присутствуете при возникновении мира. Все здесь выдвигается вдруг, внезапно, все полно резких противоположностей. Редкая глава этой книги не послужит сюжетом для драмы или романа. И один недостаток последних — это то, что в них внесли вымысел — совершенно излишний! Неприкрашенная действительность этой эпохи оставляет позади себя воображение всех Дюма.

 

Царство женщин должно было наложить романтический отпечаток на эпоху, продолжавшуюся почти три четверти века, что тем более за все это время никакой закон о престолонаследии не вмешался для ее установления или поддержания. Страна самовольно установила у себя это царство женщин. И точно так же она поступала с ними.

 

Освободившись от деспотизма создателя народного величия, дух анархии и искания приключений, лежащий в основании всякого образующегося общества, предъявил свои права под различными формами. Царство женщин был одной из них, а правление фаворитов — другой.

 

И то и другое замечательным образом способствовало возникновению тех преданий и анекдотов, в пристрастии к которым меня обвиняли. Я люблю их, когда они забавны, но считаю своей обязанностью относиться к ним, как они того заслуживают, если они ложны. Но и тогда я считаю возможным истолковать их в правильном смысле. Каким образом? Я уже говорил об этом в другом месте. Сопоставляя имеющийся материал и согласуя его. Мне делали на это возражение, что в таком случае количество заменяет мне качество. Это возражение не убедило меня. Спросите двух людей, бегущих по улице, куда они бегут. Один ответит вам, что пожарные проехали к театру; другой — что загорелась городская дума. Вы ошибетесь немногим, заключив, что они увидели где-то дым. Вряд ли я сочту безупречной женщину, которой приписывают двадцать любовников, но я не стану искать в этом еще каких-либо указаний. А подобных фактов масса даже в истории.

 

По мнению других критиков, я вообще слишком осторожен в своих заключениях. Действительно, я не считаю торговцем непреложными истинами. Нетрудно ухватить один звук, слушая один только колокол. Я же стараюсь ввести как можно больше колоколов в мой звон.

 

Среди документов, которыми я пользовался, есть немного совершенно неизданных, я постарался проверить прочие по источникам, и эта предосторожность не оказалась бесполезной для меня. Приношу благодарность моему молодому другу Зихель-Дюлону, оказавшему мне помощь в моих поисках в дрезденском архиве, а также его светлости князю Гогенлоэ, германскому канцлеру, и г. Козер, директору государственного берлинского архива, доставивших мне доступ и возможность пользоваться этими драгоценными хранилищами, где я нашел несколько указаний и документов, значение и интерес которых для этой книги, а еще больше для последующей — читатель, конечно, оценит.

 

К. Валишевский.